[проза] Слепой - Голод

[Слепой]

Исправления касаются грамматики, и некоторых описаний

« Моя музыка об этом. Дело не в наркотиках как таковых, дело в наших желаниях, даже не в желаниях, а в короткой дороге, какую все мы выбираем. Это сложно объяснить, я как- нибудь, попытаюсь…»
Голод
ЧистыйСтаканВоды давно проснулся, вернее, почти не спал. Уже несколько недель находился в состоянии, когда трудно понять спишь ты или нет, все больше казалось, что умер – только не успел сделать разных мелочей и по-тому ходишь еще кое-как, а запашек уже от тебя идет. Теперь на кухне, вскрывал консервную банку с собачим кормом. Липкий «ключ» нехотя бо-ролся с жестью - оставляя неровные раны: стонал изъеденный ржавчиной – старый, больной - выскальзывал. Банка-шлюха под ним выплясывала. На столе из крошек и темных пятен появилось еще несколько царапин.
«Придави посильнее. Нажми!!!» Дрожь прошла по телу, азарт наполнил жилы, ЧистыйСтаканВоды даже забыл о возможности вскрыть этим ключом вены. Яростно тянул за крышку, резался о рваные края.
-Сегодня с кровью, Булька, – сказал он, вываливая содержимое на пол под радиатор.
Собака энергично завиляла хвостом. Черной масти с не ровным белым пят-ном-пузырем на боку. « И в правду как мама все подмечала»
ЧистыйСтаканВоды улыбался. Мама любила животных, возможно даже больше чем людей, скорее, больше чем меньше.
- Они простые, как конфета,- говорила она,- на обертке написано «Вафельная» , и сразу ясно какая она на вкус. Если ты любишь Истерика, то он любит тебя и никак иначе – при этом кот Истерик постоянный посетитель коленей мамы, принюхивался и мурчал. Этот кот больше всего на свете любил клянчить еду. Когда мечталось ему вкусненькое - он начинал орать, как женщина в первые дни месячных, которой в транспорте наступили на ногу порезали кошелек, а дома ее ждет урод муж, или никто не ждет. Мама все подмечала, отсюда такие веселые прозвища.
-А человек, страшный зверь, его можно кормить, любить, и он даже может отвечать тем же, какое-то время. Только, если «черная душонка» почувствует
наживу – не избежать подлого укуса. Да и раны от таких зубов заживают намного дольше даже змеиных…
ЧистыйСтаканВоды, бывало, подсматривал, как мама принимает душ. Не для знакомства с женским телом - он искал шрамы от незаживающих че-ловеческих укусов.
Теперь он жил почти один. Никто не заботился о нем.
Линялые штаны пошаркали к радио –
«Где-то на белом свете там, где всегда мороз
Трутся спиной медведи о земную ось…»
ЧистыйСтаканВоды зажмурился от удовольствия. Он слышал эту мелодии давно, еще в школе.

Одинокие обычно белоснежные облака, сваренные в ведре воды (так, как вываривают простыни или скатерть) теперь же объединившиеся, набравшие грязи и обид: накрыли все небо. Перешептывались, больше всхлипывая. Они брели с Лилей под дождем. Маленькие туфельки - цок-цок-цок. Коричневый портфель держал над ее головой сам не чувствуя тугих струй. Глаза Лили светились фиалковым, челка спадала на лоб виноградной лозой. Синее платьице промокло, облегало стройную фигуру: грудь, бедра. Он перевел дыхание – так захватило, закружило. Пахло «прибитой пылью» - так он это называл и зажаренными пирожками.

Эти тонкие пальчики крепко держали его за ворот рубашки. А в глаза заглядывал целый мир. «Где-то на белом свете …»- доносилось, словно из на-ушников висящих на шее. Маленькие капризные губки подались на встречу. Он почувствовал только дуновение пламени на губах – поцелуя не было, губки передумали. А вот стыдливое, жаркое, неудержимое стремление его тела осталось.
Руки сами притянули синюю фею с невероятной силой. Незнакомое, стран-ное желание почувствовать изгиб ее тела пьянило.
Лиле эти объятья напоминали капкан, тот ржавый из «Паучье норы». Скалил зубы, словно разговаривал, они с девчонками проверяя смелость залазили в «Паучью нору» - страшное название страшного чердака. Особым шиком считалось поиграть пальчиком острыми зубками старинного капкана.
«Теперь моя шкура украсит его стену»- подумала девочка, ужас и отвращение прибавили сил.
-хватка ослабилась. Лиля юркнула в эту спасительную щель.
Пощечина.
-Отпусти, сволочь, – обида заполнила озера ее глаз.- Придурок ненормальный, больно слышишь?!
Остался стоять. Рядом проходили Черные усы:
«- Что отшила ?- так тебе и надо!»- говорила Черноусая походка.
Казалось, вся улица смеется над его унижением. Все чувствуют его неловкость, жар, показывают пальцами на бугорок, что вырос внизу живота…
Приемник надрывно засипел. В порыве ярости он бросил первое, что попалось под руку. Отскочившему, от стены приемнику было трудно петь песни. ЧистыйСтаканВоды приходил в себя. Он не плакал, давно уже не плакал. «Сука!!!» – решил он.
+++
Шаги прокатились по тяжелому, смрадному помещению. Портьеры чуть прикрывали пыльный подоконник и грязные окна. Величественные когда-то витражи изображавшие красивые лики белокурых рыцарей, сцены пиров и религиозных праздников, теперь превратились в сплошную мазню. Лучики света прорывались с трудом тонкими ниточками сквозь стекла, как бурная река сквозь каменные завалы сочится медленными ручейками. От черного мраморного пола тянуло холодом. Король закутался в пурпурный плащ, усаживаясь поудобнее, насколько это было возможно, на свое противное, словно вырубленное топором кресло. Руки король водрузил на блестящие отполированные ладонями многочисленных предшественников подлокотники в виде оскалившихся черепов. Над головой возвышались рога установленные таким образом, что напоминали корону: огромную и не пропорциональную голове сидящего, словно трон принадлежал великану, а маленьких высохший человечек – просто залез, пока великие в отъезде. «Великая безвкусица, – устало думал он - эти черепа и рога, для «Великого солнца» - несущего свет во все уголки. Еще одно издевательство, которое он терпит, и будет терпеть.» Голова раскалывалась от любого, даже малейшего шороха, и если бы не обещание служить своему народу, давно бы приказал палачу вылечить короля гильотиной. Он уставился на люстру, потом перевел взгляд на высокие, клепаные двери - врата.

Шаркая ногами и звеня бубенцами, низко склонив голову в зал вошел Шут. Его разноцветный когда-то колпак не досчитывался одного бубенца, бледное вытянутое лицо служило пристанищем для ядовито зеленных глаз. Наспех размалеванные буряком губы, идиотская улыбка не сходила с лица. Поеденное молью полотенце возвышалось Маленьким холмиком на подносе в его руках. Поднос был не из этого мира пыли и грязи: начищенный до блеска с выплетенными из тончащих ниточек серебра ручками, когда оди-нокие солнечные лучики отражались от поверхности поднос светился из-нутри чистым светом, и смотреть на него во все глаза было практически невозможно.
Шут аккуратно огибал тела застывшие на полу. Женщины и мужчины, обнаженные, сцепившиеся и поодиночке белые мраморные статуи. Еще совсем недавно, эти статуи были похожи на людей. Над некоторыми он подшучивал, и они весело гоготали, отдавая почести «острому» язычку. Другие подавали пинка, под зад старому шуту. Пускай и так – однако, тогда, они больше были похожи на людей, чем сейчас, в костюмах Евы и Адама наполненные блаженством. Мертвые люди – живые куклы.
Куклы пришли в движение завораженно устремили свои взоры к Шуту. Руки потянулись, хватая за одежду. Шут брезгливо и с опаской отмахивался, засеменив ногами, лавируя между людскими рифами, кланяться он забывал.
Девица с пустыми глазницами медленно ползла, перекрывая дорогу. Шут отшатнулся - ему стало холодно. Да, это она сдерживала свой голос, когда старый барон придавил ее к стене, деловито вороша руками под подолом бесконечных платьев. Теперь, чтобы заставить себя разделить с ней ложе барону пришлось бы выпить не одну пинту эля. Если, правда, он не среди других, там на полу. Шут с ожесточением врезал ногой по морде девице. Слюна наполнила его рот, и он остервенело, плюнул в ее раскрытые глаза. Перекатившись, издавая неясное шипение и бульканье, девица поползла за Шутом вслед все так же медленно и тяжело.
Черный пол разделяла перламутровая полоса орнамента, стоило переступить через нее как он вдохнул с облегчением. Эту границу куклам не перешагнуть "Господи, как он устал от этих чудищ." Человек сидящий на троне перевел взгляд на Шута.
- Чего принес, чем удивишь? – король сладко зевнул, прикрывая рот, при этом его неровные ногти заскрипели о небритую бороду.

добавлено спустя 5 минут:

Шута передернуло – Удивить , только бы удивить – его пошатнуло от этой мысли и пересохшее горло наполнилось слюной.
Глаза Короля гипнотизировали. «Как солнце, солнце которое идет на закат» Мысли прервались
– Навсегда – тихо еле раздвигая губы, прошептал Шут, это позволило скинуть «чертову паутину» Он физически почувствовал, как нехотя отпускает его сплетенная королевскими глазами сеть.
- Завтрак, Ваша Величество - эффектно выдержав паузу, Шут стянул полотенце.
На подносе лежала странная композиция. Половинки яблока и апельсина сложенные, словно губы одного рта и сшитые неровными, грубыми стежками. Вместо хвостика, верхушку украшала цыганская игла. Рука державшая апельсинояблако, тоже сотканная из частей пяти человек. Пальцы отличались длиной и цветом. Ладонь. Блестящий наперсток. Шут видел это сегодня, но сейчас все равно еле сдержал свой желудок.
- Кухня желает Вам приятного аппетита – Ваше Величество – а шеф- повар от себя еще кое-что – он указал на мизинец.
Они все участвовали утром в создании шедевра. Резали себе руки не чувствуя боли в надежде приглушить тот внутренний голод который не сравним с жаждой напиться или есть. Хорошо хоть ладонь он достал у па-лача - вчера на площади казнили вора.
- Симпатично, - выдавил Король слегка улыбаясь.
- Элегантно, Брависиммо, Великолепно – заполыхала толпа. Шут кинул взглядом за спину. У перламутрового барьера зашевелились куклы. Теперь свистели и жеманно хлопали, корча рожицы: перековеркивая свецкий бал.

Выделывали реверансы и насвистывали веселые мелодии. Только глаза черные и бездонные, пустые не сводили с фигуры Шута. Мурашки пробежали по спине. Но сейчас радость не давала думать о плохом. Шут ждал награды, в низком поклоне, как собачонка виляя хвостом. Рад услужить хозяин, кидай палку хозяин.
Король устало окинул зал, – Что ж, ты заслужил Награду, и правда не ел еще такого на завтрак. – Повисло гробовое молчание. Алчно заблестели глаза, шуршание одежды и маленькая табакерка, которую достал Король, те-перь она притягивала взгляды, от нее не возможно было оторваться.
Легкий щелчок и крышка откинулась, заиграла пронзительно чистая манящая мелодия. Король сверкающим пинцетом достал пакетик с блестящим порошком, протянул его шуту. Тот застыл в экстазе. Король резко захлопнул шкатулку. Музыка оборвалась на высокой ноте, не приятно резанув по ушам. Шут протрезвел.
- А теперь убирайся, я устал от твоей болтовни, – сверкнули глаза, Король гневался
Шут кланялся, пятился назад. Пакетик обжигал ладонь, которая сразу вспо-ела…»
«Точка, – решил ЧистыйСтаканВоды, и нахмурился – Нет!!! Троеточие» отложил бумагу и ручку. Он еще не решил, что будет с Шутом. Та мелодия, которая все время работала в голове, мелодия из королевской шкатулки сбивалась на такте под конец, и это тоже не давало покоя.
ЧистыйСтаканВоды оделся в коротковатую ему майку с медвежатами и залез в вытянутые на коленях спортивки, кеды. Схватил поводок. Ему было плохо.
Глаза тяжелые от ржавых гвоздиков, которые по началу вбивали ему в веки один за другим, чередуя с гвоздями, умелой рукой, забиваемые в затылок, а потом веки, похожие на ежиков, царапали глаза при каждом закрытии, потому ЧистыйСтаканВоды старался поменьше закрывать или во-дить глазами, при необходимости поворачивая всю голову.
Дети встречали его на площадке энергично махая руками.
- Покидаем мячик?! – подзывали они. Дети любили чудаковатого доброго, человечка с собачкой Булькой – ее можно было покормить и погладить.

Особое уважение вызвала Его невероятная точность во время дворовых баскетбольных турниров. Он подкручивал мячик, устанавливая его на серединке правой руки, чуть приподнимая на пальцах, так чтобы воображаемый коробок спичек мог впритык поместиться между кожей мяча и ладони. Прищуривался, хекал - и мяч в корзине
– Чистый стакан воды, – с удовольствием приговаривал он.
– Чистый стакан воды!!! – весело вторили дети.
Хорошее прозвище, даже придумывать не нужно.
ЧистыйСтаканВоды любил детишек, это точно.
Всегда забавные, веселые. Ни разу не сказали обидного слова. Среди них он свой.
-Пошли, Булька, у нас дела.
С сожалением проводил взглядом играющих, но твердо зашагал в другую сторону.

Есть места, где чувствуешь себя волшебно, например, на дворовой площадке или дома в своей комнате. Сейчас он шел на «Базар» - так он это называл. Серое небо, которое и до того пропускать свет не очень хотело, теперь затянулось тучами. «Где-то на белом свете…» заплясало в голове. Он сжал губы и замотал головой. Поводок натянулся до опасного состояния, когда Булька еле успевала перехватывать воздух между сипами. Тяжелые бледно желтые пятиэтажки нависали, давили своими сине-красными балконами. Разбитая узкая улочка – каждый шаг отдавался в затылке унижением прошлых дней.

добавлено спустя 3 минуты:

……Тогда он тоже смотрел в небо, мечтая о глотке воздуха. Страх запол-нял горло и голову вытесняя другие мысли. Казалось, все смотрят на него. Сутуло перебегал от подъезда к подъезду. Оборванная бумажная кожа дверей, запах говна перемешивались с резким запахом страха и пота. До боли всматривался впереди.
-Смотрите, кто идет, – Причмокивал Ленин. Все остановилось на миг.
На разбитой скамейке сидела эта компашка: ногами на сидушках, задни-цей на спинке.
- Сюда иди, бля, – голос Бульдога,
Собака с шипованным ошейником, на майке Бульдога, всегда рычала за хозяина, внешне спокойного и чуть заторможенного. Две девочки лет по пятнадцать невменяемые: одна в розовой шубке с меховым капюшоном, другая в белом пальто, черный волосы красиво уложенные спадали прядями на ее чересчур ярко и неумело накрашенное лицо .Глупо хихикнули. С интересом уставились на него, не переставая жевать жвачку.
Ленин сплюнул – проводил взглядом окурок до самой земли.
Тот проделал дугу оставляя красный шлейф. Такие шлейфы остаются на фотографиях ночных автомобилей мчащихся во весь опор.
Из тени подъезда выплыли двое. Одинаково черные, со сверкающими камнями вместо глаз, холодными как сам воздух.
-Двигай жопой, блять – Высокий грубо пихнул Розовую шубу. Та зажалась и резко отпрыгнула.
Стало еще холоднее.
-Что это за чьмо ? – Высокий показал на него
- Шут, стихи читает, танцует, - объяснил Ленин,- а ну, читай!
-Что? – удивился он
-Твою мать, безмозглый долба…б, наше любимое читай. Смотрю на тебя и мне хочется поставить к стенке всех недоумков, а так же их родителей и собственноручно расстрелять ко все чертям.
Все оценили шутку.
-«Узри, господь, я жалок, мал и слаб.ээээ
Песчинка в море смерти эээээ– жизнь моя.
Когда б я мог бороться и швырнуть
В лицо тебе ээээ проклятье бытия!
Но эээээ нет, господь, я жалок, мал и слаб,
Бескрылый, одинокий и больной…
– от испуга он забыл, что говорить и замолчал, потом начал читать другое и пританцовывать при это.
Ленин с Бульдогом подбадривали его и смеялись
- Деньги есть? – оборвал Высокий
Огонь пронзил левую скулу, и ноги подкосились, он больно ударился и ободрал ладонь об асфальт.
- Как ты смотришь на меня?! Ты что сука аху… п….р!? – Высокий как станок молотил ногами, каждый удар откладывался отпечатком боли.
Его били все четверо, вытрясая душу. Девочки орали и просили ребят прекратить. Потом почувствовал, как что-то холодное с трудом пробиваясь сквозь одежду вошло в живот и потерял сознание…

ЧистыйСтаканВоды приходило в себя от воспоминаний, в животе кололо, было тяжело дышать. Теперь то меня не обидеть. У меня собака.
Не смотря на не приятные воспоминания, он мог работать только здесь.
Запомнил их лица, особенно Высокого.
Высокий работал водителем, а еще часто прикладывался к бутылке. По ночам не различая дороги, покачиваясь как баркас, пытался найти свой дом, потом свою дверь, потом достать ключ. Подрезать его не стало проблемой. А запах первой крови вперемешку с сладким вкусом мести - взрывоопасная смесь. Возбужденный до предела, ЧистыйСтаканВоды не мог заснуть до самого утра. А утром вернулся к подъезду, наблюдая со стороны за копошащимися людьми в форме. Если бы секс был в его жизни, он бы понял что то чувство, которое он испытывал сейчас сродни тому другому.
Это было тогда, а сегодня ровно без четверти 10, на улочку вышел силуэт с чемоданом. В ухе наушник, он болтал по телефону. ЧистыйСтаканВоды пристроился сзади входя в ритм Усатого. Бульку привязал к столбу за до-мом. Первый подъезд мимо, теперь направо, теперь код 368.
- Вы к кому?- пробормотал рассеянно Усатый
- Мне нужна только ладонь, - ответил ЧистыйСтаканВоды.


добавлено спустя 2 минуты:

…
Ноги затекли, Голова кружилась, Люда упиралась коленями в деревянную стену. Казалось, осталось самую малость, и нога развернется, удобно оставляя теплый следы, пробежала по венам и артериям кровь, пошевелила пальцами, легко и сладко потянулась.
На секунду потеряла ориентацию, только на секунду. Теперь колено просто обжигало, отдавая толчками в поясницу. Такое чувство сравнить можно было с тем, как в детстве, хватаясь за чайник с кипятком, она пролила на ноги добрые пару стаканов «расплавленной воды». Колени свело судорогой. Рядом с одной деревянной стенкой была другая. Люда сидела в ящике метр на метр, в позе эмбриона только на своих собственных руках и головой вверх. Осмотреться она не смогла, даже представить было сложно. Головой - единственным, что выглядывало наружу, нельзя было пошевелить, ошейником смыкались деревянные стены. Неровные края впивались в шею, ос-тавляя красную полосу и ряд ровных заноз. Липкая лента намертво склеивала губы. Хотелось орать… мычание все что мог, произнеси рот. Отчаяние заполнило ее, она стала неистово барабанить по обнявшим стенам используя локти и колени, не чувствуя, что пошевелится не может. Только мозг в это не верил, подкидывая все новые и новые ощущения движения, даря надежду. Озера - глаза наполнились влагой. Люда плакала погруженная во тьму, тишину. Даже стен не чувствовалось, ощущение полета захлестывало, вернее не полета, а падение в самую огромную задницу мира - выгребную яму, в которую даже если бросить грузовик, плюх не услышишь.
Она не чувствовала не голода не жажды, хотя губы давно потрескались и покрылись темной корочкой крови, прокушенные насквозь. Отнявшиеся руки пытавшиеся щипать мягкое тело, теперь вообще прекратили свое существование. Все тело прекратило свое существование. Остались только мысли, и в них она проживала свое утро, убыстренное в тысячу раз: Вставала с постели и уже была ночь - приходилось снова ложиться спать, чтобы не успев закрыть глаз вставать снова. Люда плакала от такой не справедливости. Она мечтала уснуть, и проснутся одновременно. Комната и ее чис-тая кровать давно опротивела, она живет миллион лет и сюда ни кто не заходит. Одиночество ее второе имя, а Лидой называется, чтобы никто не узнал настоящего имени.
Маленький плюшевый мишка давно постарел, его глаз откололся и теперь висел на одной ниточке, лапа разорвалась и паралон уродливо, кусками плоти, выпирал, из раны поползла моль: проворная и прожорливая мошкара, покрывалом накрыла пространство жужжала и вибрировала, поедая все вокруг, ее мишку, свитер и пальто в шкафу, даже деревянные двери и золотистую ручку, пинал и тетрадки со стихами о любви собран-ные за несколько лет и написанные для кого-то. Даже свет вокруг был съеден до крошки. А может света никогда и не было. Жрали, жрали, чавкали пока от комнаты ничего не осталось только тишина и темнота...

Она идет по темному городу, держит руки в карманах, закутываясь в плащ, ищет тепла. Вот тень ближе, запахло вольером из зоопарка.
- Кто там? – прошептала она, ускоряя шаг. Цок, цок. Ныряя и выныривая из потоков узких лучей. Фонари в эту ночь не давали тепла, только сгущая краски, словно одинокая лампочка в лифте.
Тяжелое дыхание поглотило, резкий запах псины ударил в лицо.
- Постой!!! –
Люда встала как вкопанная. Черной масти, с белым неровным пятном- пузырем на боку, собака весело виляла хвостом, открывая рот в такт речи…
- Вот решил, прогуляться. Не страшно одной ходить? – собака медленно двинулась по проезжей части. Светофор вдалеке мигал желтым. Ни одной машины, ни одного прохожего.
Лида пошла рядом. Ей было холодно, бил озноб. Температура, наверное, высокая – думала она.

- Я всегда так хожу, мне тут не далеко, в это время всегда есть люди, улица всегда освещена.
- А сейчас что-то никого нет? – собака хрипло закашлялась. Люде показалось, она смеется. Пальцы покрылись изморозью, от этого холода не спасли бы даже перчатки, он шел из нутрии от самого сердца, – А если кто пристанет?
- У меня в сумочке есть баллончик. – Тяжелое дыхание, сердце колотило втыкаясь в грудь иголками, она прижала свою сумочку к груди.
- А меня кошмары мучают, – собака отбежала и задрав ногу отметилась у светофорного столба. - Маленькие бархатные овечки прыгают через забор и едят друг друга, толкаясь в грязи, начинают менять цвет, остатки их об-лезлой шерсти становятся совсем красной. Я просыпаюсь.

Лида остановилась.
– Что вам нужно? у меня есть оружие, я буду кричать
- Тяжело кричать, когда рот заклеен, да и кому нужен баллончик, если сидишь в чертовой коробке, где пошевелится невозможно…


добавлено спустя 3 минуты:

Люда падала в обморок. Собака кашляла и кашель- смех удалялся, пробиваясь через слои ваты беспамятства в ушах…
Люда не видела, как в комнату зашел ЧистыйСтаканВоды. Включил свет. Она не видела, как он раздраженно смотрел на ее лицо. Его больные губы расплылись в улыбке. Она не удивилась, что человек позвал ее чужим именем. Уже ничему не удивлялась. Даже белой пене на своих губах.
- Ну что, Лиличка, тяжело без меня, правда? – приговаривал он – я тебе так ждал, а ты совсем не радуешься. Хреново выглядишь, но мне все равно. Да и больно тебе не будет, я тебя уже «уколол» киска моя. Мне просто очень нужны твои глаза…

Однажды по телевизору ЧистыйСтаканВоды смотрел передачу о французских ресторанах. Гости ели устриц специальными ножами. Ему представлялось, как не хотят покидать уютные домики. Упираются, небось, руками и ногами об порог?! Хахаха
Маленькими ножками. Смеялся и не мог остановится.
Теперь в руках блестела мельхиоровая чайная ложечка, а выковыривали не устрицу, а фиалковые глаза. ЧистогоСтаканаВоды полностью поглотило это новое дело. Сосредоточенно и аккуратно орудовал он ложечкой, насвистывая мотив
«Трутся они стараясь
Вертят земную ось
Что бы двоим влюбленным
Встретиться пришлось»

ЧистыйСтакан зашивал апельсинояблако. На столе перед ним лежали инструменты: шило, мотки разноцветных ниток, спицы для вязания, иголки разной толщины.
Апельсин брызгал соком в лицо, распространяя цитрусовый аромат, но даже тот не мог забить тяжелого смрада. Толпище мух с зеленными, жирными телами облепили потолок и лампу, и грязно- красные, полные, целлофановые пакеты, которыми была заполнена все комната, и коридор. Мухи жужжали, извивались, пытаясь забраться внос и в рот. ЧистомуСтакану все равно – Он был под кайфом. Теперь его занимал только плод и сам посланник.

«Удивиться Алый король, удивиться»- ликовал он,- такого посланника с головой собаки и фиалковыми глазами Вы никогда не видовали Ваше Высочество. ЧистыйСтакан чинно поклонился невидимому собеседнику, засмеялся от удовольствия « Как он все продумал. Что рука!? Разве она двигается? Мой посланник будет жить, я отдам ему свое сердце» - думал он
Глаза остановились на одном из пакетов, прислоненный к стене с лева. Чистый стакан схватил полотенце, разгоняя мух.
- Что Лилечка мешают? - спросил он у пакета,- у сволочи мохнатые. Ни-чего, потерпи, не долго уже, я почти закончил.
Пакет решил помалкивать, причем по запаху видно не один день назад...
«…Шут кланялся, пятился, пакетик обжигал его ладонь, которая сразу вспотела. Он почувствовал, что Королю уже не интересен. Глубоко вдохнул и повернулся к куклам.
Они смотрели на него все как один, смотрели вожделенно, словно он был молодой, обнаженной девушкой перед взводом солдат, только захвативших их город, и теперь собирались насиловать и рушить.
- Нет суки, – шептал Шут, так просто вы меня не возьмете.
Хотя понимал, что пробиться через эту преграду ему не по силам, он знал об этом, когда шел сюда с самого начала. Они все знали, даже когда резали себе пальцы, не чувствуя боли, когда придумывали блюдо. Всегда это помнили только голод немного сильнее, голод всегда впереди на пол корпуса. Голод, который не сравним с жаждой напиться, или желанием есть…»