вот еще один рассказ.оцените плз)
Додано: 23 вересня 2007 23:57
Утро
Мне казалось, этому сну не будет конца. И что я всю жизнь так буду падать в визжащей серой мгле, что где то за заплеванной стеной из старого красного кирпича всегда будет кашлять и харкать старый облезлый сосед. Иногда из сплошной серой мути выплывали полузнакомые лица, которые корчили рожи и кривлялись, дыша луковым перегаром мне в лицо. Было тошно и противно, но я почему то не мог отвернуться, будто мою голову плотно сжали в тисках. И когда я уже перестал различать события, и мне показалось что сон начинает становиться реальным….я проснулся. Проснулся в своей светлой комнате, в большие, широкие окна лился солнечный свет. Я вскакиваю, натягиваю домашние вельветовые штаны, и бегу на кухню, где мать готовит что то несомненно вкусное. Я толкаю дверь вперед, но передо мной вместо кухни вырастает университетская аудитория. И герр Риттерсмейр неторопливо расхаживает среди студентов, неторопливо читая лекцию. Остолбенев, шепчу извинения, и пытаюсь отыскать свое место в амфитеатре. Но когда я подхожу туда, где я обычно сижу, я вижу, что место занято. Оглядываюсь вокруг, и понимаю, что в аудитории нет ни одного свободного места, и тогда преподаватель подходит к своему столу, берет мел, и кидает его в меня. Мел проходит сквозь мою грудь, и разбивается позади о стену…а я уже смотрю в свирепое лицо коменданта берлинского военкомата, он что то кричит мне, но я не слушаю, я все пытаюсь вернуться в ту светлую комнату, в которой так недавно проснулся…пол комендатуры проваливается подо мной, и я ничком падаю в весеннюю грязь полигона. Мы ползем через лужи и ямы, а рядом идет капрал, и бьет отставших нагайкой…у меня кончаются силы, и я вижу как капрал направляется ко мне. Но подходит ко мне друг детства Ганс. Он одет в артиллерийский мундир, и выглядит как мальчишка, решивший поиграть в войну. Ганс долго что то пытается мне объяснить, потом грустно смотрит, и уходит. Когда он отворачивается, я замечаю несколько отверстий у него в груди…
Я смотрю ему в след, но меня хватают за плечо и оттаскивают в сторону. Я вижу как целый взвод напарывается на пулеметные очереди, и чье то лицо, усталые, злые глаза под каской что то мне говорят. Кто то истошно воет у меня под ухом, мы сидим в старом разрушенном здании, кругом беготня, воздух пропитан грохотом и криками. Меня тормошат, и усталые глаза кричат мне:
- «стреляй же, стреляй…»
Крики еще шумели у меня в ушах, когда я открыл глаза. Осторожно поворачивая голову, я осматриваюсь. Я лежу в коридоре, вместе с еще сотней перебинтованных людей. Госпиталь. Я опускаю взгляд вниз, и вижу, что кто то отрезал мне ноги. Косой, не перебинтованный срез от бедра. Мне совсем не больно, и не страшно. Я пытаюсь понять, что же произошло, как я здесь оказался, но ничего не могу припомнить. В голове каша. Ко мне подходят санитары, грузят меня на носилки, и куда то несут. Меня выносят на улицу, и перед тем как умереть от потери крови, я замечаю, какое стоит прекрасное утро. Все небо нежно пурпурного оттенка, на общем фоне проявляются кудрявые золотые полосы – облака, встает солнце. Горизонт начинает полыхать всеми цветами радуги, и тогда я вскакиваю с носилок, и бегу навстречу горизонту. Я не замечаю разрушенных зданий, трупов, лежащих повсюду, стрельбы и криков из переулков. Прорывая дым от горящих зданий, я выскакиваю из Берлина, и прыгаю в золотое сияние солнца. Я бегу навстречу утру.
Мне казалось, этому сну не будет конца. И что я всю жизнь так буду падать в визжащей серой мгле, что где то за заплеванной стеной из старого красного кирпича всегда будет кашлять и харкать старый облезлый сосед. Иногда из сплошной серой мути выплывали полузнакомые лица, которые корчили рожи и кривлялись, дыша луковым перегаром мне в лицо. Было тошно и противно, но я почему то не мог отвернуться, будто мою голову плотно сжали в тисках. И когда я уже перестал различать события, и мне показалось что сон начинает становиться реальным….я проснулся. Проснулся в своей светлой комнате, в большие, широкие окна лился солнечный свет. Я вскакиваю, натягиваю домашние вельветовые штаны, и бегу на кухню, где мать готовит что то несомненно вкусное. Я толкаю дверь вперед, но передо мной вместо кухни вырастает университетская аудитория. И герр Риттерсмейр неторопливо расхаживает среди студентов, неторопливо читая лекцию. Остолбенев, шепчу извинения, и пытаюсь отыскать свое место в амфитеатре. Но когда я подхожу туда, где я обычно сижу, я вижу, что место занято. Оглядываюсь вокруг, и понимаю, что в аудитории нет ни одного свободного места, и тогда преподаватель подходит к своему столу, берет мел, и кидает его в меня. Мел проходит сквозь мою грудь, и разбивается позади о стену…а я уже смотрю в свирепое лицо коменданта берлинского военкомата, он что то кричит мне, но я не слушаю, я все пытаюсь вернуться в ту светлую комнату, в которой так недавно проснулся…пол комендатуры проваливается подо мной, и я ничком падаю в весеннюю грязь полигона. Мы ползем через лужи и ямы, а рядом идет капрал, и бьет отставших нагайкой…у меня кончаются силы, и я вижу как капрал направляется ко мне. Но подходит ко мне друг детства Ганс. Он одет в артиллерийский мундир, и выглядит как мальчишка, решивший поиграть в войну. Ганс долго что то пытается мне объяснить, потом грустно смотрит, и уходит. Когда он отворачивается, я замечаю несколько отверстий у него в груди…
Я смотрю ему в след, но меня хватают за плечо и оттаскивают в сторону. Я вижу как целый взвод напарывается на пулеметные очереди, и чье то лицо, усталые, злые глаза под каской что то мне говорят. Кто то истошно воет у меня под ухом, мы сидим в старом разрушенном здании, кругом беготня, воздух пропитан грохотом и криками. Меня тормошат, и усталые глаза кричат мне:
- «стреляй же, стреляй…»
Крики еще шумели у меня в ушах, когда я открыл глаза. Осторожно поворачивая голову, я осматриваюсь. Я лежу в коридоре, вместе с еще сотней перебинтованных людей. Госпиталь. Я опускаю взгляд вниз, и вижу, что кто то отрезал мне ноги. Косой, не перебинтованный срез от бедра. Мне совсем не больно, и не страшно. Я пытаюсь понять, что же произошло, как я здесь оказался, но ничего не могу припомнить. В голове каша. Ко мне подходят санитары, грузят меня на носилки, и куда то несут. Меня выносят на улицу, и перед тем как умереть от потери крови, я замечаю, какое стоит прекрасное утро. Все небо нежно пурпурного оттенка, на общем фоне проявляются кудрявые золотые полосы – облака, встает солнце. Горизонт начинает полыхать всеми цветами радуги, и тогда я вскакиваю с носилок, и бегу навстречу горизонту. Я не замечаю разрушенных зданий, трупов, лежащих повсюду, стрельбы и криков из переулков. Прорывая дым от горящих зданий, я выскакиваю из Берлина, и прыгаю в золотое сияние солнца. Я бегу навстречу утру.
